"Кисонька"
Этот двор не ремонтировали очень давно. Да и вообще - на памяти местных жильцов ремонт здесь происходил только два раза - перед приездом президента в городок и перед выборами мэра этого же городка. Ремонтировали хорошо, на славу...но раз в пятнадцать лет.
Пока пятнадцать лет с последнего ремонта не прошло, но он уже пребывал весьма в плачевном состоянии - из четырех качелей целыми остались только одни, беседку записали и заразили клещами окрестные бомжи, ночующие в ней, скамейки избиты все агрессивно настроенной молодежью...
Впрочем, не все.
Одну скамейку малолетние вандалы не трогали. Да и не только они - что уж говорить, если даже баки из соседних домов боялись садиться на нее, а их внуки и дети, свободное время проводящими в обнимку с бутылкой или лежа мордой в земле, обходят это место на добрую сотню метров.
Каждый день сюда, на эту скамейку приходила старушка в черной тяжелой юбке, не менее тяжелом черном тулупчике и густыми мохнатыми черными же колготками. Приходила она в одно и то же время - в восемь утра, два часа дня и восемь вечера, и всегда ровно на час. В руках она неизменно держала сумку - внутри этого несчастного выходца пятидесятых всегда лежали сосиски, колбаска и белый дешевый невкусный хлеб, отданный старухе расчетливой продавщицей. А возле скамейки ее неизменно ждала, виляя хвостом и радостно лая, черная собака с большими стоящими ушами и умными карими глазами. Обычная дворовая (впрочем, не особо грязная) собака.
На сей раз было то же самое - собака сидела на том же месте, так же радостно побежала к старушке и так же счастливо лая.
- Киса-киса-киса, - нежно пропела эта странная, мрачная, крикливая и доставшая своим маразмом родственников и родных старушенция (чтобы больше не называть ее этими несомненно обидными словами, будем обращаться к ней по имени - Надежда Георгиевна).
Киса подбегал, вставал на задние лапы и радостно вылизывал лицо Надежды Георгиевны. Тронутая до глубины души старуха начинала плакать, садилась на скамейку и открывала сумку.
- Опять наша Гадюка, - устало сказала молодая мамаша Любанька, вышедшая погулять с трехмесячным своим сыном.
- И опять с этим зверем, - энергично поддержала общий негатив Любаньки Роза Васильевна, очень бойкая и болтливая старушка-поэтесса.
- Еще заразит всех, не дай Бог. Эта зверюга же бродячая.
- И не говорите, Любанька, милая, вы совершенно правы! Я вот вчера еще когда с Чайкой своей гуляла, так это кошмарное животное чуть не слопало мою бедную детоньку, представляете!
Старая пекинесиха, больше похожая на облезлую крысу, подтверждающе тявкнула.
- Поскорей бы сдохла вместе с Гадюкой. Житья от них нет. Извините, конечно, что так грубо, но просто наболело, извините...
- Не извиняйтесь, дорогая Любанька, не извиняйтесь! Все равно псину когда-нибудь пристрелят. Кому она нужна-то?
- Еще и домой может к себе забрать... Ну я ей этого не позволю. Безобразие какое - у Темочки аллергия на шерсть, а тут она со своей собакой. Еще и орать начнет...
- Да Вы что - наша Гадюка такую лахудру домой?! Да я же их обоих из дому веником выгоню! Она до смерти на шурпах спать будет, ненормальная...Хотя, честно Вам признаться, Люба - я ее боюсь.
- А кто ее не боится? Помните Сонечку? Да-да, милая девочка, секретарша у нас в детсаду. Так вот, Гадюка ее шлюхой обзывала и матом крыла таким, что на Первомай не везде услышишь, а если и услышишь, то уши сгниют! И из-за чего - Сонечка, видите ли, топает по квартире!
- Какой ужас! Бедная Сонечка! Да мне-то что - я не злобный человек, сами знаете, пусть забирает свое зверье на здоровье. Такое сокровище...Другое ело, если эта тварь загрызет кого-нибудь!...
- Вот-вот, и я о том же!...
А Надежда Георгиевна, она же Гадюка, Язва, Змея Подколодная и прочие неприятные клички, сидела на единственной целой во всем дворе скамейке, а на ногах у нее примостился довольный и радостный от встречи Киса. Полными слез глазами Гадюка смотрела на детский рисунок мелком на проходящей неподалеку асфальтированной дорожке - кораблик, выкинувший в море сеть. В сети были две маленькие рыбки.
- А почему наш кораблик стоит и никуда не плывет, Кисонька? - спросила вдруг Гадюка нараспев, будто начинала петь колыбельную. - Потому что он попал в сети двух рыбок. Эти рыбки мы с тобой, Кисонька. Тебя вот мамочка твоя бросила в снежку, а ты вооот такусенький был... Меня тоже всю жизнь предавали. Думаешь, я всегда такая древняя была, ужасная, глухая? А ты такой ушастый и блохастый, чучело репейное? Жизнь нас такими, Кисонька, сделала. - И потом Гадюка задумчиво добавила: - На войне вот не убили, а в обычной жизни довели...
Киса тычется холодным мокрым носом в руку Надежды Георгиевны и искоса смотрит с состраданием. Слюни и слезы смешивались друг с другом, и капали с подбородка тягычими каплями. Киса встал на задние лапы и начал вылизывать женщине лицо.
- Хороший, хороший мой, - бормотала старуха. - Ты хороший, Кисонька. Ты совсем не чучело. Прости старую, обидела...
Киса понимающе кивнул.
Гадюка тяжело вздохнула, свернула сумку и положила в глубокий карман тулупа. Медленно поплелась домой. Рядом с ней весело семенил до самого подъезда черный ухастый блохастый пес.
Этой ночью Гадюка спала очень крепко, хотя обычно этим не страдала - скорее наоборот, проводила всю ночь на кухне с сигаретой и телевизором. Один только раз ей послышался нечеловечий визг на улице, но, поскольку он тут же замолк, не обратила на это никакого внимания. Ну и еще пару раз почти такие же нечеловеческие визги молодежи, лязг бутылок и смачная ругань. Но это было даже почти незаметно - за восемнадцать проведенных в этом доме лет можно было бы привыкнуть.
Началось это утро как обычно - Гадюка почистила зубы, поела, положила в сумку остатки сосисок и хлеба (колбасы больше не осталось, да и лень было покупать) и пошла на улицу.
- Киса-киса-киса-киса...
И только на этом моменте все пошло не так, как было прежде. Что изменилось?
Киса не выбежал.
- Кисонька! Киса-киса-киса...
На скамейке с отпиленной спинкой сидели полулежа молодой человек с девушкой. Балдеют, уже обалдели.
- Раечка, а Кисоньку...Кису ты не видела?
- Неа, - немного зажато и безмерно удивленно выдала девушка.
- Да что ж такое... Киса-киса-киса-киса...
Гадюка пришла на свою скамейку, но собаки не было и там.
- Киса! Киса!
Крики Гадюки стали резче, громче и отчаянней, что немало разозлило остальных жителей дома.
- Вот разоралась, карга старая...- чертыхнулся ровесник Гадюки - Тимофей Иванович.
- И не говорите! - с жаром согласилась Роза Георгиевна. - Вот представляете...
Что должен был себе представить Тимофей Иванович он так и не узнал, потому что со стороны Гадюкиной скамейки раздался нечеловеческий вопль. Любопытствующие и умеющие быстро передвигаться соседи живо сбежались туда.
За скамейкой была куча листьев, лежащих ранее на дороге, а после заботливо собранных татарским дворником в одну большую гору. И под этой горой лежал Киса с закрытыми глазами, переломанной спиной и остывший уже как шесть часов. Рядом с ним лежала рыдающая Гадюка.
Тимофей Иванович бросился было поднимать и успокаивать старуху, но Гадюка яростно закричала:
- Пусти, убью! Пустите, блядюги!...
Любанька бросилась вызывать Скорую, попутно пытаясь успокоить проснувшегося ребенка.
- Убили, Господи! - Крики Гадюки заглушали все происходящие в то же время разговоры. - Сраные блядюги, собаку-то пошто тронули?! Слабаки гребаные, нет здорового алкаша замочить, а собаку, душу невинную, измучили! Смотрите, сильные! Кисонька! Ах твари алкашные...Справились, сволочи, с собачкой бездомной? Попробуйте только отвертитесь! Киса, Кисюша...
На мгновение у Гадюки перехватило дыхание и кричать она перестала - было просто очень больно это делать. Окружающие, кажется, были очень расстроены этим фактом: слушать больше пока было нечего.
- Надежда Георгиевна, что Вы нам тут концерты устраиваете? - послышался голос врача. - Что Вы с собой делаете? Идите-ка домой, успокойтесь.
- Сговорились! Знала, что все предадут! Будьте вы прокляты все! Будьте прокляты во веки веков за то, что вы сделали с Кисой! Чтоб вам за смертоубийство вся жизнь из таких дней состояла! Будьте прокляты!
Продолжая кричать и плакать, Гадюка позволила оттащить себя от трупа Кисы. И несколько самых крепких мужиков тащили, волокли, вели (все эти три действия происходили одновременно) домой.
дерьмо-дерьмо-дерьмо.
Знаю.
Но я старалась.
Извините.